Владимир Ломазов

Жара. На Графской топчется патруль. Матросы сникли. Кортики провисли. Моей праздношатающейся мысли занятье дав на несколько минут, патруль прошел. Зеленый лейтенант меня окинул полусонным взглядом. Две девки, ошивавшиеся рядом, соображали, чем себя занять. Но незачем за них переживать — Здесь перебор мужского материала. Но им все мало, мало, мало, мало — им вскорости на север убывать.

Как умопомрачительно красив авианосец посредине бухты. Подлодка, будто брошенная булка, на перископах в воздухе висит. На шканцах суетится матросня, сверкает офицерская фуражка, корабль дремлет, развалясь вальяжно, голубоватым маревом объят. Над ним вовсю колдуют катера, подлодка мягко ластится к собрату. Идут приготовления к параду — команда репетирует «УРА!».

Куда идти — в кабак или на пляж? Куда приткнуться? Город прям как складка. В нем чистота и прелесть распорядка и строгая разметка корабля.

* Скупа самодержавная рука и в том ее бессмысленная мудрость. Потея под тафтою, злясь и жмурясь, носком туфли пуская горсть песка в Потемкина... А может, не в него... Екатерина диктовала сразу Указ и комментарии к Указу «Об основаньи города сего». «Российский флот противу басурман... повелеваю...» прочее неважно. Потемкин был настроен бесшабашно, а может быть, с утра немного пьян. Он, сочинив таврический пейзаж с круизом, не предполагал успеха. Его влекла любовная утеха, а уж потом — военный антураж. «Она еще достаточно свежа. А девки-малоросcки столь приятны...» С холмов текли степные ароматы, и бухта трепетала чуть дыша.